Дорон Тавори – человек на мосту

Дорон Тавори – человек на мосту

...Он стоит на каком-то высоком помосте из ящичков, коробочек, шкафчиков (в шкафчиках театральные костюмы, странные предметы, Бог знает для чего пригодные, горшки с цветами). Помост похож на уголок склада, или коллекцию дизайнера. На разрушенный балкончик в старом доме с привидениями. Сценический свет заливает этот сказочный, нереальный, абсолютно особенный мир. Режиссер Амир Вольф нервно наматывает круги по залу и сцене. Волнуется. Идет репетиция нового спектакля в театре «Гешер». Спектакль называется «Дух театра», он обращен к юным зрителям, к тем, кто завтра придет на Шекспира и Ханоха Левина, Мольера и Рои Хена. Он, Рои Хен, драматург «Гешера», придумал и эту сказку- практикум, сказку-воспитание. Театральный гимн-лабиринт. В котором, вместе с прелестными детьми, играют большие артисты. Настоящие мастера. Наташа Манор, Джита Мунте, Гилад Клеттер. И герой моей статьи, человек, который произносит какую-то скороговорку, стоя высоко над сценой. известный израильский актер Дорон Тавори. За стенами здания синий яффский вечер. Репетиция все длится и длится. Рокочущий, густой бас Тавори вплетается в уютное женственное сопрано ( посвеченное румынским акцентом) Джиты Мунте. Дети очаровательно лепечут свои реплики. Вновь и вновь выходят на сцену из домика-ящика. Они очень хороши, эти дети, актеры, которые вне лицедейства. Да не играют они вовсе, просто живут в сказках, превращениях, приключениях. Режиссер делает свои замечания. Джита возвышения говорит режиссеру «засеки время, сколько мы отсюда будем спускаться»...Скрип ступенек. Спускаются. Не очень быстро. Вот, спустились - будто вынырнули из живой воды спектакля. Дорон Тавори подходит к рампе, мы здороваемся. И идем беседовать. Дорон в своей майке и джинсах выглядит спортивно и молодо. В «Дибуке» ( режиссер -Евгений Арье) его герой Сендер, волевой и жесткий, не желающий считаться с тем, что зорко и справедливо под старой луной только любящее сердце, появляется на сцене с походкой-танцем, плывет, крадется, победно и гибко воцаряется. Его сценическая жизнь двойственна: тело героя в движении, душа в мертвенном покое, словно окостенела.

В спектакле «Алиса» ( режиссер Йхезкель Лазаров) Тавори играет Льюиса Кэрролла. Философа, чуть ироничного и уставшего, не верящего в то, что девочка не станет взрослой. Дорон в этой театральной фантазии про женщину в большом и совсем не сказочном мире свободно становится на голову ( 64 года – возраст динамичный и спортивный...). Спрашиваю «этот изящный, очень кэрролловский пируэт - от занятий спором? От правильного образа жизни?». Он улыбается: «Никакого спорта. И диет никаких. И по утрам не бегаю. Просто внешние находки, рисунок роли помогают найти правильное внутреннее состояние, и тогда мне ничего не трудно,тогда я все в состоянии сделать на сцене! Нет преград! ». Мы смеемся, вспоминаем старый театральный анекдот. Тот, о великом актере, который в образах Макбета и Отелло мог все. А когда становился самим собой терял, как остриженный Самсон, всю свою силу. Сидим в нижнем «гешеровском» буфете. Белом, будто засыпанном снегом. Зеркала бликуют, театральные барабашки шастают в пустом фойе. Театр живет, дышит. В зале еще идет репетиция. Рождается спектакль. «Дух театра» вырывается на подмостки.
- Господин Тавори, вам интересен новый спектакль?
- Да, очень! Это история о театре, о чуде театра. То есть о том, чему мы служим. Главные на сцене – дети, и в зале они главное, для них все и затевалось. В главных ролях прекрасные юные актеры, и они не играют театр, не работают на сцене, они просто живут своими детскими эмоциями, играют в игру- жизнь, это самое лучшее, самое правильное перевоплощение. Без грамма фальши. И нам, взрослым, полезно поиграть с ними вместе, всерьез.
- Вы сегодня заняты в «Гешере» в четырех спектаклях. Это «Дибук», «Алиса», «Дон Кихот» и «Вне времени». «Дух театра» пятый. Теперь «Гешер» практически ваш дом, ваша лаборатория, ваш театр. Как вам здесь живется?
- Я никогда не предполагал, что окажусь в этом театре, Видел, разумеется, спектакли Евгения Арье, его шедевр «Розенкранц и Гильденстерн» мертвы, «Идиота», «Город»...Но даже мысли не было, что и я когда-нибудь выйду на эту сцену.
А получилось и просто, и чудесно: я играю спектакль «Король умирает» в постановке Рины Ерушалми по пьесе Эжена Ионеско. Однажды мне позвонили из «Гешера» и попросили три билета на спектакль. В тот вечер пришли Евгений Арье, директор театра Лена Крейндлина, завлит Катя Сасонски. А потом мы пообщались в кафе. И все решилось. Мне предложили роль Сендера в «Дибуке». И я оказался здесь.
- Вы не говорите по-русски, не знаете массу кодов, культурологических формул, имен, которые составляют пространство души, опорные «столбы» сознания, эстетики людей, ставших русскими израильтянами. Как вам с этим живется? Не мешает? - Не просто не мешает, но и делает меня богаче и счастливее. Люди театра – особые существа! Они всегда общаются при помощи особых кодов. А «Гешер» - самый театральный театр. Истинный театр! Мне в этом театре все нравится! Мне ясен его эстетический язык. Я люблю в «Гешере» актеров, стены, здание, машинистов сцены. А с Арье работать – это самое легкое , что может быть на свете! Он знает, чего хочет, умеет этого добиться, все время ищет, создает, фантазирует. Он дает материю для работы – что еще надо актеру от режиссера?
Я согласна с моим собеседником. Режиссер, который знает, что создает, зачем ставит спектакль – это явление уникальное. Евгений Арье – именно такой мастер. Мощный, грандиозный. В театральном море Израиля он единственный. Второго Арье нет. Нигде.
Беседа идет дальше. И я хочу начать с самого начала. С дома, родителей, атмосферы. Откуда взялся этот удивительный актер.
Дорон Тавори рассказывает:
- Мой отец был инженером, мама – адвокат. От театра они были далеки. А вот бабушка была оперной певицей. В самой первой израильской опере. Я родился в Хайфе. В доме была книжная, культурная, умная жизнь. У моей семьи очень разнообразные географические источники: Литва, Белоруссия, Украина... На русском не говорили, но многое от русской культуры питало, хранило наши души.
- Что вас направило, притянуло к сцене? Как хайфский мальчишка оказался облученным театром? Как в театр пришел актер, сыгравший на самых разных сценах роли, о которых мечтают все - Пера Гюнта, короля Беранже, Тригорина, Гамлета, Дон Кихота...
- Я пел. Видимо, бабушка-певица дала свои музыкальные гены. После школы пошел в армию, там служил в армейском ансамбле. Потом устроился на работу – в беэр-шевский театр. Был помощником режиссера. Скажу сразу: театру я учился в театре.
- ..вы сделали переводы драматургического материала с французского, английского – это тоже все плоды самостоятельной работы?
- Да, без учителей. Без дипломов. А в своем первом театре, в Беэр-Шеве, куда я потом еще несколько раз в жизни возвращался, я впитывал дух театра. И влюблялся в сцену, закулисье, особое, трепетное, торжественное, волшебное дыхание зала. А потом – бывают же чудеса!- режиссер Ханан Снир искал актера для роли в музыкальном спектакле «Листья скрипки» по Шолом-Алейхему. Он прослушал меня- и взял в спектакль. И был успех. И все критики меня отметили. Я окончательно понял, что театр – это мое. На всю жизнь.
- Вдохновение, знания о том, как работать над образом, техника актерская – из израильских театральных впечатлений, из поездок в Лондон, из знаний о киноискусстве?..
- И Лондон. И книги. Разумный человек может научиться многому самостоятельно, если умеет и хочет учиться. В театре Израиля случались великие вещи. Например, спектакль «Гедда Габлер» с Ханой Марон в заглавной роли...Это я не забуду никогда, такое не изглаживается из памяти. Кино мне многое дало. Израильское кино тридцать-сорок лет назад не очень меня восхищало. Да и какое это было кино...Я многое узнал, начал понимать из фильмов Антониони, Куросавы, Бунюэля...
Кино сыграло в моей судьбе очень большую роль. Хотя судьба моя – театр. Знаете, я скажу так: я даже рад, что не учился в театральной школе. А в кино недавно снялся в новом в фильме Ави Нешера «Грехи», и я доволен этой работой
- О вас говорят, что вы человек прогрессивных взглядов...
- Я знаю беды и проблемы своей страны. И всегда буду с гордостью и теплом вспоминать то время своей работы в Хайфском театре, когда в коллективе вместе работали еврейские и арабские актеры, вместе творили, дружили, демонстрировали понимание и единодушие. Это был какой-то фантастический остров, Утопия. Второго такого не будет...У нас рядом с актерами-евреями, с Лиорой Ривлин, со мной на сцене стояли Юсуф Абу-Варда, Макрам Хури, Салим Дау...Была попытка сделать театр истинной трибуной, многие спектакли получали статус острой общественной дискуссии, вокруг них ломались копья, шли жестокие идеологические бои. Такие постановки, как «Еврейская душа», «Палестинка», «Иерусалимский синдром», имели огромный резонанс. Несогласные шли против театра, как против злейшего врага. В ход пускали камни. Так, спектакль «Иерусалимский синдром»м был встречен градом камней...
-... сегодня такое почти невозможно...
- ....это мне и мешает, это меня очень разочаровывает в театре страны сегодня. Аморфность меня очень раздражает.
- Мне кажется, что - как в журналистике, где цензура убивает журналистику как таковую –театр тоже болеет, умирает от душного цензурирования.
Господин Тавори, вы какое-то время были художественным руководителем Хайфского театра.
- Да, недолго. Меньше года. Это не получилось. И тому было много причин. Мои представления о репертуаре не очень совпали с желанием публики.
– Мы тогда с вами беседовали. Вы были полны самых радужных надежд...
- Да, это было. Думал, что Хайфа достойна высокой, качественной драматургии. Я вернул в театр Джулиано Мера, блестящего, харизматичного актера, сына араба и еврейки, создателя театра в Дженнине, трагически погибшего после от рук экстремистов. Многим Джулиано не нравился. Ему устраивали абструкции из- за его взглядов. У меня были планы. Было очень трудно. Но тут - ко всем прочим проблемам, материальным и художественным – еще открыли дворцы культуры («гайхал а-тарбут») вокруг Хайфы, привозят спектакли из Тель-Авива – и с ними сложно конкурировать.
- Вы долго были вне репертуарного театра. Играли свою «Орестейю», возили ее по миру, также и был спектакль «Альма», который был поставлен в колоритном пространстве, в старом иерусалимском доме, вне сцены, и ездил на мировые фестивали...
...этот период длился десять лет...
-...это была свобода? Было интересно? Был заработок?
- Заработок – не самый актуальный, не самый ключевой момент нашей профессии. Это был хороший период. Он завершился. Теперь другой. Я очень ему рад.
- Вы отдаете должное фирменной одежде? Обуви? Дорогим часам?
Он чуть растерянно пожимает плечами. «Я люблю тряпки. Простые. Удобные. Мне названия фирм ничего не говорят».
- Злитесь на дороге, когда вы за рулем, из-за манер израильских водителей?
- У меня нет прав. Я езжу в театр на автобусе. Одной проблемой меньше...
От автора:
Уникальный самородок, думающий актер, пластичный романтик, умный, знающий, неравнродушный гражданин своей драматичной страны - все это Дорон Тавори. Смотрите его в спектаклях «Гешера», ведите детей на детскую и очень глубокую историю о фантазии и жизни под названием «Дух театра». Аплодируйте ему - помните, для актера это главная плата за труд.

ПОДЕЛИТЬСЯ
ВСЕ ПО ТЕМЕ
КОММЕНТАРИИ

НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ
ЗНАКОМСТВА
МЫ НА FACEBOOK